- Ну так как, - говорю я, - вариант «брат - сестра» для внешних контактов принимается? Все другое, я думаю, будет сложнее.
- Пожалуй, - соглашается Лена.
- Тогда сразу переходим на «ты», - бодро говорю я и, не удержавшись, прибавляю: - На будущее тоже может пригодиться.
Лена бросает на меня внимательный взгляд и неожиданно спрашивает:
- Откаленко в Пунеже?
- Да.
- Есть что-нибудь от него?
- Пока ничего.
Она смотрит на меня все так же внимательно.
- Почему вас…
- Тебя, - поправляю я.
- Да. Почему тебя это беспокоит?
- Что именно?
- Что он молчит.
- С чего ты взяла, что это меня беспокоит?
- Так мне показалось. Это правда?
- Не совсем.
Лена пристально смотрит мне в глаза и сухо произносит:
- Если не хочешь говорить, не говори. Только обманывать меня не надо. На будущее это тоже имей в виду… Виталий.
Мне становится неловко, и в то же время возникает глухое раздражение. Что это, в самом деле, за менторский тон. Учить меня будет эта «училка», как вести себя.
- Хорошо, - сдержанно отвечаю я. - Буду иметь в виду, - и добавляю: - Давай закончим легенду. Кто наши родители? Твои, например, кто?
- У меня нет родителей, - тихо говорит Лена. - И я их не знаю. Можем оставить твоих.
- Как так не знаешь? - вырывается у меня.
Лена отводит глаза и отрывисто говорит:
- Они погибли. Оба. Мама была радисткой. А папа… он был разведчик. Они погибли вместе. Уже после окончания войны. Я не знаю как. Мне было два года…
Она умолкает. Мне вдруг становится неловко. Сам не знаю почему. За свою неприязнь к ней, что ли? Или за то, что у меня есть родители, есть Светка, и вообще я какой-то уж очень благополучный и все у меня хорошо. А у нее…
- Кто твои родители, я знаю, - говорит Лена. - И как их зовут, тоже. Пусть будут они. Так легче. Давай дальше.
Я собираюсь с мыслями и предлагаю:
- Мы приехали в Одессу на праздники посмотреть город и остановились в гостинице.
- Да. Так лучше.
Словом, мы составляем неплохую легенду. Вечером еще уточним ее с Кузьмичом.
Лена смотрит на часы и прощается. Я провожаю ее и напоследок говорю:
- Знаешь, когда поедем, оденься как-нибудь… полегкомысленней.
Она впервые улыбается. Улыбка у нее хорошая.
- Обязательно…
Не успеваю я вернуться к себе в комнату, как звонит телефон. Взволнованный и какой-то очень знакомый девичий голос просит:
- Товарища Лосева можно?
- Слушаю вас.
- Ой, здравствуйте! Это Надя Пирожкова. Вы знаете, я его сейчас встретила, этого парня.
- Какого парня?
- Ну который звонил нам.
- И говорили с ним?
- Да, да! Просто кошмар какой-то!
- Можете заехать ко мне?
- А я… Вы знаете, я напротив стою, в будке…
- Так что же вы? Идите сейчас же!
- Иду…
В трубке слышатся короткие гудки.
Через две минуты Надя появляется у меня в комнате. Короткое кожаное пальто расстегнуто, глаза возбужденно блестят, волосы спутаны, в руках у нее красивая сумка с длинным ремешком, чтобы носить на плече. Надя тяжело дышит. Видно, бежала. Усевшись к столу, Надя немного успокаивается и начинает торопливо рассказывать:
- Представляете? Я к вам прямо с вокзала. Подругу провожала. Она в Киев уехала, к родным, на праздники. Так вот, стоим мы около вагона. Кругом люди. И вдруг подходит парень. В дугу пьяный. И говорит: «Вот ты где, сучка. Давай, давай, гуляй пока». Я говорю: «Что вам надо?» А у самой руки-ноги трясутся. А он смеется: «Скажи, - говорит, - спасибо, что не завалил. Папаше своему скажи». - «Отстаньте, - говорю. - Я вас не знаю». А он говорит: «Зато я тебя знаю. Вот вернусь, тогда со мной погуляешь». И еще что-то в таком роде. Ну надо же? Я чуть не умерла со страху.
- Какой он из себя, этот парень? Одет как?
- Какой? Громадный, вот какой. Бык просто. И глаза красные. А одет… Ну я не помню, как одет. Как все.
Больше мне ничего у нее не удается узнать. На глазах у Нади слезы, губы трясутся, и она никак не может открыть сумку, чтобы достать платок. Я помогаю ей. Потом даю стакан с водой. И наконец мы оба закуриваем.
- Ну а теперь, - говорю я, когда вижу, что она немного успокоилась, - скажите, зачем вы приходили в гостиницу к тому человеку?
- Какое это…
- Прямое, - перебиваю я ее. - Прямое отношение имеет к тому, что случилось. Ну говорите…
- Я… сама не знаю… - мнется Надя. - Он пришел к нам домой… Папы еще не было… Мы разговорились… Потом он сказал, что у него есть одна вещь… и… и он мне ее подарит…
- Какая же вы, извините, дура! - в сердцах говорю я.
- Конечно, дура, - покорно соглашается Надя.
А я невольно вспоминаю Варвару, ее гневный взгляд, презрение, какое было в ее голосе, когда она говорила о Зурихе.
- Уж не браслет ли он вам обещал подарить? - с усмешкой спрашиваю я.
- Да. Откуда вы знаете?
Надя сидит пунцовая и не поднимает на меня глаз.
- Он… он и не думал ко мне приставать, честное слово… Просто хотел, чтобы я повлияла на папу…
- Ну и вы повлияли?
Я не могу скрыть злости и презрения. Надя еще ниже опускает голову.
- Я пробовала… - еле слышно шепчет она. - Папа на меня страшно накричал… и тоже сказал… что я… дура…
- Идите и немедленно привезите этот браслет, - говорю я. - Немедленно. Мы оформим это как положено.
Надя поднимается и выходит. Вид у нее побитой собачонки, мерзкой собачонки причем.
Часа через два она возвращается. Я веду ее к Кузьмичу. Там она и передает нам браслет. Конечно же, в присутствии понятых и ювелира, который его осматривает и оценивает. Потом я еду за Варварой. И она опознает браслет. Это мы тоже тщательно документируем.