Некоторое время Вера Михайловна молчит, что-то обдумывая и устремив взгляд в пространство, затем, словно очнувшись, поправляет пальцем очки на переносице, не спеша закуривает, энергично чиркнув спичкой, и наконец говорит, слегка понизив голос:
- Я вспомнила. Да, да, конечно. Сверху был звонок насчет этого гражданина, - она бросает на меня многозначительный взгляд. - Мы в таких случаях обязаны прислушиваться.
- Чей же именно звонок?
- Ну это я запомнить не в состоянии. У нас десятки таких звонков в течение дня.
- Но вы их, кажется, записываете, - возражаю я и раскрываю одну из тетрадей. - Вот, пожалуйста. В тот день вы тоже записали. Видите? Звонили из Совета Министров насчет директора сибирского завода Воловика, из президиума Академии наук насчет академика Сорокина. А насчет гражданина Николова никакой записи нет.
- Значит, не успела записать. У нас же тут сумасшедший дом, а не работа. Вы же видите.
- Выходит, простой недосмотр?
- Боже мой, ну конечно! У меня и сегодня с самого утра невыносимая мигрень.
Вера Михайловна прикладывает ладони к вискам, и на суховатом лице ее отражается страдание.
Нет, она больше ничего не скажет. И к откровенности расположить ее невозможно. Тем более что она прекрасно понимает, что откровенность сулит ей одни неприятности.
- Видите ли, Вера Михайловна, - говорю я тоже весьма многозначительно.
- Мы не случайно заинтересовались этим гражданином. Он замешан в весьма неблаговидных делах. Поэтому «сверху» вам звонить о нем не могли. Это первое. Теперь второе. Раз уж мы им заинтересовались, то в конце концов все раскопаем, как вы понимаете. Если вы не расскажете мне все, как было, вы нам, конечно, помешаете, но…
Тут я вынужден прерваться. К окошечку подходит интересная молодая особа и, нагнувшись, говорит:
- Мама, я тебе принесла…
Но тут же растерянно умолкает. Ибо Вера Михаиловна бросает на нее весьма выразительный взгляд и при этом подчеркнуто безразличным тоном говорит:
- Хорошо, хорошо, Инночка. Оставь пока. Я же понимаю, тебе тяжело с такой покупкой идти еще и в продуктовый магазин. А Стасик все равно после работы зайдет ко мне. Я ему передам. Так каждый хороший мух должен поступать. Не правда ли?
Молодая женщина натянуто улыбается и, торопясь, передает Вере Михайловне довольно объемистый пакет.
- Спасибо, мама. До свидания. Спешу.
В первый момент я лишь рассеянно прислушиваюсь к их разговору, хотя реплика Веры Михайловны рассчитана целиком на меня. Я не сразу могу понять, чем привлекла меня внешность подошедшей женщины. И только спустя какое-то мгновение я наконец догадываюсь: на ней под расстегнутым модным пальто с очень красивым меховым воротничком надета прелестная голубенькая кофточка, как капля воды похожая на те, что были украдены у Николова.
Я забыл вам сказать, что одну из этих кофточек я решил показать Светке. Это было недели две назад. Увидев ее, Светка всплеснула руками.
- Ой, Витик, где ты достал эту прелесть? - воскликнула она. - Мама, посмотри, что Витик принес! Это, наверное, французская, да?
Она торопливо приложила кофточку к себе, потом кинулась смотреться в зеркало.
Словом, впечатление было сильнейшее. Мне даже стало неудобно перед Светкой за всю эту сцену. Но впечатление усилилось еще больше, когда я сообщил, что кофточка эта нашего производства. Светка сначала не поверила, потом отыскала метку фабрики и наконец заявила, что никогда ничего подобного в продаже не видела. Кофточка оказалась дефицитнейшей вещью, и мне было страшно неловко объяснять Светке, что в данном случае она выступает только в качестве эксперта.
И вот сейчас я снова вижу такую же кофточку на этой молодой особе. В обычное время я бы не придал никакого значения подобному факту, но сейчас случай особый.
Впрочем, мысли об этой кофточке отвлекают меня лишь на какое-то мгновение, после чего я уже довольно внимательно прислушиваюсь к происходящему разговору, и мне, конечно, бросается в глаза его натянутый и не очень естественный тон. Как и явное смущение обеих женщин, вызванное присутствием постороннего человека, то есть меня. Застигнутые врасплох, они не очень искусно разыгрывают передо мной этот спектакль.
Я также с интересом провожаю взглядом большой пакет, который Вера Михайловна довольно поспешно сует куда-то вниз, под свой стол. Когда молодая особа удаляется, я собираюсь было закончить свою в высшей степени многозначительную речь, но Вера Михайловна величественным жестом прерывает меня и, вздохнув, говорит:
- Можете не продолжать, молодой человек. Я и так все понимаю. Видимо, лучше признаться в малом грехе, чем вызвать подозрение в большом. Я буду с вами абсолютно откровенна. Абсолютно. И если вы захотите причинить мне неприятности по службе, то я их буду, конечно, иметь. Но только по службе. В жизни моей я не имела отношения к уголовным делам. Тут я щепетильна. Я даже свидетелем никогда не была. А вот по службе… Но вы, кажется, интеллигентный человек, вы сможете меня понять.
- Я вовсе не заинтересован причинять вам неприятности, - несколько туманно заверяю я.
- Правда? Я так и знала. А дело вот в чем, - Вера Михайловна вздыхает так томно, что, кажется, может разжалобить камень. - Этот мужчина произвел на меня впечатление. Его манеры, голос, наконец внешность - седые виски, английское пальто. К тому же он так на меня посмотрел. Я даже решила, что это Мессинг или кто-то вроде этого, - она слегка краснеет и нервно мнет в пепельнице недокуренную сигарету. - Словом, я решила, что должна ему помочь.